Основная проблема была в том, что будущий Карузо не умел самостоятельно питаться. Т.е. жрать он хотел, а как это делать – не знал. Пришлось запихивать еду (в начале в этой роли выступил батон, размоченный в молоке) прямо в распахнутую глотку птенца. Я человек сложения довольно крупного, и сильно опасался повредить этому живоглоту что-нибудь из нужных внутренностей, поэтому операцию по спасению приходилось проводить исключительно мизинцем, который помещался в его пасть аж до второй фаланги. Таким вот образом он потреблял пару кусков и захлопывал клюв. Потом я выяснил, что птенцов дрозды кормят насекомыми и перевел его на рацион из сваренного вкрутую куриного яйца, свеженакопанных на соседней клумбе дождевых червей и слизней, собранных там же под изумленными взглядами приподъездных бабулек. Но, несмотря на все мои усилия, к следующему вечеру пернатый явно начал загибаться. По усталому виду и явной слабости, я решил, что гаденышу не хватает пайка.
На собранном по случаю реанимации животного семейном совете было решено, что до утра оно в таком состоянии не дотянет. Поэтому я принял волевое решение кормить не до тех пор, пока он клюв разевает, а до полного насыщения. И до отказа нафаршировал паршивца слизнями и яйцами, в расчете, что хуже уже не будет. Потом сдобрил это дело парой пипеток воды, влитой в клюв, и положил чихающего и страшного, как сон проктолога, питомца обратно в коробку.
Наутро я застал его уже не лежащим, а сидящим в углу коробки и настойчиво требующим продолжения банкета. Кризис явно миновал, а свою стратегию я счел верной и оправдавшей себя. Постепенно, под влиянием яиц и червей живность окрепла и стала довольно уверенно взбираться на жердочку, которой я проткнул коробку. А со временем даже повадилась высовывать наглую носатую морду в дыхательные дырки, которые я совсем не для того в коробке ковырял.
Теперь наши ежевечерние пробежки приобрели дополнительный шик. В парк выдвигалась боевая группа, состоящая из меня, двух девушек, двух детей и собаки. Вся компания судорожно сжимала в потных кулачках спичечные коробки и разнокалиберные банки, в которые мы собирали все, что ползало, летало и шевелилось. Кормить его всякой дикой гадостью я затеялся, чтобы детеныш сызмальства привыкал к тому, как выглядит нормальная еда.
Опытным путем было выяснено, что питомец с удовольствием жрет крупного мотыля из зоомагазина. Что, с одной стороны, было несомненным плюсом, так как купить мотыля проще, чем наловить букашек, а с другой - минусом, так как сильно удорожало воспитательный процесс.
В те счастливые времена я работал по сильно свободному графику и жестко занят был дней шесть в месяц. В остальное время имел право высыпаться и вообще распределять свое время, как мне было удобно.
Но пернатый лишенец быстренько перекроил мой распорядок под себя. Мой день отныне начинался в пять утра. С рассветом и бодрым кве-кве, доносившимся из коробки. Я, не открывая глаз, по сложной траектории шлепал на кухню, проклиная птиц вообще и их обмен веществ в частности. Там извлекал из холодильника с вечера порубленное яйцо и напихивал его в глотку троглодиту практически до тех пор, пока оно не начинало вываливаться с другой стороны.
Процесс этот был долгим и сложным, особенно в пять утра. Для успешного проведения сеанса кормежки нужно было зажать объект истязания в кулаке, изогнуть пальцы другой руки в причудливую дулю и раскрыть ими клюв неразумного создания, а оставшимся свободными от этой операции пальцем пропихивать еду внутрь до достижения результата. Эта операция давала возможность поспать часов до девяти утра в относительной тишине и покое.
А начиная с девяти, график был следующим. Подросшая тварь уже без особых затруднений головой откидывала крышку, которую на ночь приходилось завязывать скотчем, запрыгивала на борт коробки и оттуда наблюдала за происходящим, периодически издавая сигнал о готовности к приему пищи. К этому моменту он уже подрос настолько, что начал самостоятельно глотать положенную в рот пищу, и даже хватать ее клювом, в случае, если я призывно размахивал ею перед носом птенчика. К сожалению, проделывал он это только с мотылем. Все остальное по-прежнему приходилось запихивать в него насильно. Так вот, если после требовательного писка я выдавал ему порцию мотыля и позволял съесть ее самостоятельно, он, повинуясь природным инстинктам, поглощал две порции – не больше и не меньше – после чего захлопывал пасть с решимостью крокодила. А мне в этой ситуации инстинкты должны были повелевать быстренько смотаться в ближайшие кусты за следующей порцией протеина для моего дитятки. Но они почему-то этого не делали.
В созерцательном состоянии он находился ровно пятнадцать минут. Видимо, этого времени мне при любом раскладе должно было хватить, чтобы раздобыть очередную порцию. По его истечению, питомец оживлялся и оповещал всех желающих послушать, что снова готов питаться. А если слышал мой голос, то оживлялся до такой степени, что находится с ним в одной комнате и при этом не кормить его, было невозможно. Причем у меня создалось впечатление, что внешне он не воспринимает меня как единое целое. А вот мою руку и мой голос явно между собой связывает. Так как кормить его каждые 15 минут было не всегда возможно, то периодически приходилось и днем прибегать к принудительной кормежке, после которой он успокаивался часа на три, два из которых мирно спал, переваривая сытный обед.