Начало XX века — время очень смутное. Низы, как написал позже товарищ Ленин, уже не могли, в то время как верхи не хотели. Не хотели они, в частности, замечать в своей прислуге, в домашнем персонале, живых людей. С бывшими крепостными обращались нередко как с домашней скотиной, без жалости, без всякого сочувствия.

Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы хоть один коренной москвич или петербуржец вспоминал, что его предки попали в дореволюционные столицы в качестве кучеров, половых, прачек или горничных? Вряд ли, потому что наверняка неприятно рассказывать, что твои дедушки и бабушки подпадали под «Циркуляр о кухаркиных детях» 1887 года. А жили в начале ХХ века столичные родители кухаркиных детей вот так.

В журнале «Огонекъ» №47 от 23 ноября 1908 года были опубликованы рассуждения госпожи Северовой (литературный псевдоним Натальи Нордман, невенчанной жены Ильи Репина) о жизни домашней прислуги в Российской империи начала XX века.

«Недавно, — вспоминает г-жа Северова, — ко мне пришла наниматься одна молодая девушка.
— Отчего вы без места? — спросила я строго.
— Я только что из больницы! Месяц пролежала.
— Из больницы? От каких это болезней вы там лечились?
— Да и болезни-то особенной не было — только ноги распухли и спину всю переломило. Это, значит, от лестниц, господа жили в 5-м этаже. Тоже головы кружение, так и валит, так и валит, бывало. Меня дворник с места прямо в больницу и свез. Доктор сказал, сильное переутомление!
— Что же вы там камни, что ли, ворочали?

Она долго конфузилась, но, наконец, мне удалось узнать, как именно она проводила день на последнем месте. В 6 вставать. “Будильника-то нет, так поминутно с 4 часов просыпаешься, боишься проспать”. Горячий завтрак должен поспеть к 8 часам, двум кадетам с собою в корпус. “Битки рубишь, а носом так и клюешь. Самовар поставишь, одежду и сапоги им вычистить также надо. Уйдут кадеты, барина на службу справлять, тоже самовар поставить, сапоги, одежду вычистить, за горячими булками да за газетой сбегать на угол”.

“Уйдет барин, барыню и трех барышень справлять — сапоги, калоши, платье вычистить, за одними подолами, поверите ли, час стоишь, пылища, даже песок на зубах; в двенадцатом часу им кофе варить — по кроватям разносишь. Между делом комнаты убрать, лампы заправить, разгладить кое-что. К двум часам завтрак горячий, в лавку бежать, к обеду суп ставить.

Только отзавтракают, кадеты домой, да еще с товарищами валят, есть просят, чаю, за папиросами посылают, только кадеты сыты, барин идет, свежего чаю просит, а тут и гости подойдут, за сдобными булками беги, а потом за лимоном, сразу-то не говорят, иной раз 5 раз подряд слетаю, за то и грудь, бывало, ломит не продохнуть.
Тут, смотришь, шестой час. Так и ахнешь, обед готовить, накрывать. Барыня ругается, зачем опоздала. За обедом сколько раз вниз пошлют в лавочку — то папиросы, то сельтерская, то пиво. После обеда посуды в кухне гора, а тут самовар ставь, а то и кофею кто попросит, а иной раз гости в карты играть сядут, закуску готовь. К 12 часам ног не слышишь, ткнешься на плиту, только заснешь — звонок, одна барышня домой вернулась, только заснешь — кадет с балу, и так всю ночь, а в шесть-то вставать — битки рубить”».