И во дворе её - памятник Варламу Шаламову (2007), самому известному узнику здешних лагерей. Он родился в Вологде в семье священника Тихона Шаламова, прежде проповедовавшего на Алеутских островах, и с детства боготворил бунтарей и борцов с самодержавием, будь то протопоп Аввакум или народовольцы. Шаламов был не контрреволюционер, а троцкист, за что и попал в 1929 году на Вишеру. В Вишлаге он нашёл себе невесту, приезжавшую на побывку к другому заключённому Галину Гудзь - сестру чекиста Бориса Гудзя, который между прочим пережил всех и накануне своей смерти в 2006 году был последним живым участником Гражданской войны. В 1932, отбыв короткий срок, Шаламов вернулся в Москву, но это было только начало. По совету Гудзя, который о последствиях определённо не мог не знать, Варлаам написал в ОГПУ письмо с покаянием в троцкизме. Для чекистов смысл письма был однозначен: "посадите меня ещё раз, пожалуйста". За вторым арестом в 1936 году последовало 20 лет лагерей в том самом прямом продолжении Вишлага - Дальстрое. Это Шаламову, а не Солженицыну, принадлежат слова о том, что лагерь - "отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку — ни начальнику, ни арестанту не надо его видеть". И лично мне человечный и искренний архиватор реальности Шаламов всегда был куда ближе, чем политический оратор Солженицын. "Пастернак был жертвой холодной войны, а вы - её орудие" - писал ему однажды Шаламов. Но на месте Пастернака в этой фразе уместен был бы и он сам...

С другой стороны конструктивистского корпуса - памятник Ленину, а за ним аллея выводит в городской парк с огромным Дворцом культуры бумажников (1956):

Теоретически, он даже действует, только вход теперь сбоку. С бывшего главного входа по залитому водой полу можно пройти в фойе с остатками советских фресок:

За ДК - небольшой местный скансен Вишера-Порт (2012), состоящий из двух изб - русского старожила из деревни Дубова:

И коми-язьвинца из деревни Ванькова:

Третьей же заявленной в путеводителях постройки - мансийского чума, - и вовсе было не видать. Дверь язьвинской избы была не заперта, но убранство внутри оказалось каким-то не очень-то этнографическим. Заметивший меня долговязный подтянутый человек объяснил, что сейчас домик служит подсобкой детско-юношеской лыжной секции, основное помещение которой (видимо, в ДК) много лет как на ремонте. И хотя современные дома в язьвинских (да и не только язьвинских) сёлах выглядят скорее так, чем как положено в этнографическом музее, это явно было не то, что я искал.

Указатели на "Территорию проживания народа коми-язьвинцев" я видел ещё с трассы километров за 40 до Красновишерска. Вот только до самой этой территории - ещё полсотни километров по просёлкам с единственным неежедневным автобусом, так что поездка туда - дело как минимум на целый день. Не располагая этим днём, с язьвинским наследием познакомиться я мог рассчитывать разве что в музеях Красновишерска. В краеведческом музее в уголке висит "костюм язьвинских коми-пермяков" рубежа 19-20 столетий, и по словам смотрительницы, самый специфический элемент в нём - вот это моршень, у русских или "материковых" коми-пермяков устроенный несколько иначе. А коми-йоз, или язьвинские пермяки, как они себя называли сами - это не те и не другие, а маленький (около 2 тысяч человек), но обособленный народ:

Предки их, как устновили лингвисты, пришли на Северный Урал с Иньвы - это там, где теперь Кудымкар. Но покинули камское правобережье эти люди очень давно, не позже 15 века, повздорив то ли с напиравшими русскими, то ли ещё с Золотой Ордой. Скорее даже с последней - ещё в 19 веке невесть из какой старины у язьвинцев оставался обряд похищения невесты. Пермь Великая простиралась в основном по правым берегам Вишеры и Камы, а язьвинцы поселились в глухом углу предгорного левобережья. Здесь их единственными соседнями на несколько веков стали воинственные вогулы (манси), о конфликтах с которыми, впрочем, ничего не известно. Когда язьвинцы впервые увидели русских - точных сведений нет, но обстоятельства этого знакомства явно были нетривиальны. Обособленности язьвинцам добавила религия - не православие и даже не уцелевшее язычество, а старообрядчество, так что уже в 1820-х годах их молельни громили экспедции Синода. Ныне коми-язьвинцев окормляет Русская древлеправославная церковь (Новозыбковское согласие), вторая по величине староверческая конфессия (историческое название - "беглопопвцы"), и их деревни входят в отдельное её благочиние. Первоначально, видимо, пермяки жили по всем верховья Вишеры, а с приходом русских отошли в верховья Язьвы, где и образовали компактный район проживания из нескольких деревень (Ванькова, Бычина, Цепёл, Антипина, Верх-Язьва). В наше время ни в одной из них коми-язьвинцы не составляют большинства - часть из них сами оторвались от корней и обрусели (вернее, советизировались), да и не по своей воле рядом с ними поселилось много людей издалека. Самих язьвинцев с 1926 по 2002 год даже не коми-пермяками писали, а русскими, и хотя язык их исследовался ещё в 19 веке, первый коми-язьвинский букварь составила местная учительница Анна Парашкова лишь в 2003 году. В последние годы язьвинскую культуру то ли добивают, то ли возрождают попытками развития этнотуризма: в июне там проходит фестиваль "Сарчик", или День трясогузки, исторически означавший конец весны и начало лета. Но самая наглядная примета коми-язьвинских деревень - старообрядческие храмы. Наверху - действующая молельня и разрушенная новообрядческая Христорождественская церковь (1837) в Верх-Язьве, в середине - новая и старая Никольская церковь в Ванькове, главный коми-язьвинский храм: