Путешествуя по Камчатке, вышли на заброшенный поселок золотоискателей и встретили там сторожа, который нас любезно приютил. За ужином он рассказал нам о своей жизни, о природе Камчатки и о местных нравах и правилах. Оказалось, что заброшенный поселок принадлежит геологам, которые в соседней сопке нашли золотоносную жилу диаметром около полуметра, содержащую 0,4% чистого продукта. Во многих местах сопки пробурены каналы для определения размеров и ориентации золотоносной жилы, сделана штольня с узкоколейкой для вывоза руды. Венцом всей работы явилось технико-экономическое обоснование целесообразности добычи здесь полезного ископаемого. Но сейчас финансирование прекращено, рудник законсервирован, штольня вдоль прохода забита бревнами, вопрос решается в Москве, а он оставлен для охраны социалистической собственности. После третьей сторож стал откровеннее. С золотом он не связывается – за него много дают, до 10 лет. Ловит рыбку понемногу, консервирует икру и хранит по полгода в потаённом погребе, а потом вывозит с редкой оказией в Петропавловск. Это тянет всего на 2 года условно. Посетовал, что рыбы сейчас мало. То, что мы видели в природных нерестилищах – это ерунда. Вот в октябре, когда пойдет на нерест кижуч, – другое дело. Эта рыбка весит по 10 кило, в каждой самке по 3-х литровой банке икры и они стоят в нерестилищах плотно в три слоя. Вот тогда на Камчатку поедут из центра разные комиссии, начнутся военные учения и прочие важные мероприятия. Вот тогда здесь будут заготавливать икру бочками, и вывозить на БТРах. Рассказал, что сетка, которую мы видели на речке Асача в 7 км отсюда, - его. Был случай, когда медведь повадился к нему в напарники. Каждый вечер, когда хозяин приходил выбирать сеть, медведь появлялся метрах в 70-ти ниже по течению и вылавливал рыбку со вспоротым брюшком для себя. Раньше, когда я слышал рассказы о добыче икры путем потрошения самок и выбрасывания их в воду, - эти методы мне представлялись варварскими. Здесь я почувствовал, что они вполне сообразуются с законами природы. Рыба пришла сюда, чтобы отметать икру и погибнуть, медведю нужна рыба, чтобы питаться, человеку нужна икра, чтобы выжить в этих суровых условиях.

Княжна Мэри. В школе я любил литературу. В смысле я очень любил читать. Читал запоем, но почему-то мои литературные вкусы совсем не совпадали с нашей школьной программой. В то время я перечитал всю библиотеку научной фантастики, благо её выписывал дядя Лёша, перечитал почти что всё что меня хоть как-то заинтересовало в школьной библиотеке и уже добрался до писателей подобных Эмилю Золя или Генриху Манну, но вот школьную программу преодолевал с большим трудом. Вот в это то время по школьной программе был М. Ю. Лермонтов. Что удивительно, я начал читать Лермонтова с таким же увлечением, как и фантастику! Не мог оторваться. Тут надо рассказать из чего состоял тогда мой день. В семье я тогда оставался единственный и последний ученик, и поэтому на меня возлагались основные домашние хлопоты. Приходя из школы, после обеда я шел на улицу, убирался в сарае у коровы (в смысле выкидывал на улицу коровьи лепёшки и давал ей сена), потом набирал угля, дров, всё это заносил домой и затапливал печку. Всё это я заканчивал где-то к часам пяти вечера, так что когда остальные приходили с работы, то печка уже топилась, в доме было тепло, можно было готовить ужин, а я садился делать уроки. Вот это то время до прихода кого-нибудь с работы, было самым тихим и нетронутым, как снежинка при безветренном снегопаде. Можно представить какая это была тишина, мало того, что из дома было почти не слышно, что происходит на улице, да жили мы далеко не в центре посёлка, это была окраина, на нашей улице по нашу сторону даже не все дома были построены. И вот в такой то синий зимний вечер я сажусь читать Лермонтова. Боже мой! Это было упоение чувств. Я переживал за Печорина как будто он, это был я, и все перипетии его душевных страданий почему-то были для меня очень близки. На самом пике интереса я вдруг понимаю, что мне что-то мешает. Я прислушиваюсь и понимаю, что что-то происходит на дворе. Я вышел на улицу, и первое что услышал, это был трёхэтажный мат за нашей калиткой, а рядом с калиткой торчал в штакетнике большой серый валенок отца. Надо сказать, что мой отец, сколько я себя помню, работал на пилораме, а это был большой длинный сарай, который в лучшем случае защищал от дождя, но никак не от ветра, а тем более от мороза. Поэтому отец ходил на работу в фуфайке, в ватных штанах и огромных валенках. После дня работы на морозе, а работа в основном состояла в том, что нужно было катать брёвна и подавать их к пилораме, мужики частенько поддавали для сугреву, а только потом шли домой. Так вот оказывается отец слегка поддатый пришёл домой, а калитка открывалась, если потянуть за верёвочку (это он сам так сделал), он дёрнул за неё видно слишком рьяно, она и оборвалась! Ну, делать нечего он решил перелезть через забор рядом с калиткой. Подкатил пару чурок, которые были тут же, встал на них, закинул ногу на штакетник и в это время чурка укатилась из-под второй ноги! Валенок застрял между штакетинами и он остался в балетной позе не в силах что-нибудь сделать. Оставалось только материться, чем он с упоением и занимался. Я, конечно же, освободил его и открыл калитку, но каково же было мне слететь с лермонтовских вершин дворянских отношений в нашу прозу жизни! Так что по сей день, когда я сталкиваюсь этим замечательным произведением нашего гения, я всегда вспоминаю его первое мною прочтение.