Источник:

В разрыве Махно с большевиками член махновского культпросветотдела М. Топер, позднее написавший о нем разоблачительную книгу, винит главным образом разного рода сброд, полууголовников, анархистов-боевиков, которые, оставшись не у дел после Октября, стекались в армию со всей России. Чтобы прикрыть собственное пьянство, мародерство и разврат, они беззастенчиво льстили Махно, называли "вторым Бакуниным", чем якобы совершенно вскружили ему голову. И все же не тщеславие рассорило Махно с большевиками. Были тут причины, связанные с «третьей революцией» уже анархистской, но выступив против Советской власти, Махно не перешел к белым, и упрямо вел неравную борьбу на два фронта.
Попытки представить себе новое общество, его отличие от капитализма на рубеже XX в. привели марксистов к мысли о необходимости "огосударствления" при социализме всех сфер экономики, вплоть до мелкого крестьянского хозяйства. Поэтому и в 1919-м отношение к крестьянству как "несознательному", последнему буржуазному классу, своего рода материалу, необходимому пролетариату для выполнения своей исторической миссии, было общим для многих коммунистов.
"Мы крестьяне, - обращался к повстанцам Махно. - Мы человечество". Сам он земледельцем конечно, не был, но от крестьянства не отделял себя. "Крестьянской меркой" оценивал Махно и происходящее на Украине в 1919-м. По его мнению, революция ничего не прибавила к завоеваниям крестьян Левобережья, которые взяли землю до Декрета о земле. Возвращение сюда большевиков спасало от германской помещичьей реставрации, но обернулось декретом о национализации земли, продразверсткой, комбедами. На Украине началось насаждение совхозов. Крестьяне ответили на это тотальной распашкой земель, не оставлявшей ни клочка для совхозного устройства. Между столицей, Харьковом, и деревней зрел конфликт.
Махно последовательно саботировал аграрные мероприятия правительства: не пускал в свой район продотряды, не давал создавать комбеды. С января по апрель 1919 года в "вольном районе" состоялось три съезда Советов нескольких десятков "махновских" волостей (с присутствием большевиков и левых эсеров, но с явным преобладанием беспартийных и анархистов). Съезды санкционировали мобилизацию в повстанческую армию, выразили недоверие Советскому правительству Украины, которой "не избирали", и высказались за уравнительное землепользование на основе "собственного труда". Всё это, конечно, настораживало большевиков. В Гуляй-Поле приезжали с военной миссией Антонов-Овсеенко, затем Бела Кун и Л. Каменев. В беседе с Махно Каменев высказался против Военно-Революционного совета - избранного съездами исполнительного органа, не подчиненного центральной советской власти, - но, уезжая, заверил Махно в полном, своем благорасположении. Видимо, заверения были взаимными, так как в телеграмме Ленину Каменев сообщал: "...Махно не выпускает (из района. - Ред.) ни угля, ни хлеба и, вероятно, не будет выпускать, хотя мне лично обещал все и клялся в верности".

Источник:

Для Антонова-Овсеенко даже худой мир с Махно был, несомненно, лучше ссоры. Эта политика вполне оправдала себя уже тем, что за время мятежа атамана Григорьева, снявшего с фронта вверенные ему красные части, Махно не только приказал своим войскам оставаться на позициях, но и выпустил, с некоторой, правда, задержкой, воззвание против Григорьева. В нем говорилось, что григорьевщина, "пахнет петлюровщиной".
Роковую роль в развитии отношений с Махно сыграл Троцкий. Троцкий, решившийся "кончать" с «партизанщиной» и "анархо-кулацким развратом", реально не представляли себе, какие это силы и какие последствия могут насткпить.
Четвертого июня 2-я Украинская армия, в которую входили две бригады Махно, была расформирована. В тот же день в харьковских "Известиях" появилась уничтожающая статья Троцкого "Махновщина".
С этого времени махновщина стала символов неуправляемой вольницы и партизанщины, которая не принимает диктатуру пролетариата, а также создаёт альтернативу ей. К этому времени красный фронт уже был расстроен, войска Махно обескровлены и полуокружены, отношения с самим Махно испорчены.
Именно в эти дни и появились в газетах сообщения об "открытии" Махно фронта и даже о сговоре его со Шкуро. На измену легко списывались все неудачи, масштаба которых никто еще себе не представлял. Именно тогда Махно впервые нанес удар по красным...
Непосредственный участник событий, В. А, Антонова-Овсеенко, писал: «Причины разгрома Южного фронта отнюдь не в украинской "партизанщине"... прежде, всего тут повинен аппарат Южфронта, не умевший сохранить их (повстанческих частей. - Ред.) боеспособность и закрепить их революционную дисциплину».
После отступления Красной Армии с Украины махновцы остались единственной противостоящей Деникину силой. Под началом Махно оказалось огромное, войско (по разным данным, от 50 до 80 тысяч человек), в которое, помимо повстанцев, влились части Второй и Крымской армий, окруженцы и остатки разбитых красными отрядов атамана Григорьева, который на повстанческом съезде близ Александрии 27 июля был заклеймен Махно как изменник революции и убит.
В сентябре 1919-го махновцы были прижаты к Петлюре, который, объявив о своем нейтралитете, обманул Махно и позволил белым сомкнуть кольцо. Через два дня махновцы вырвались из окружения: в жестокой "рубке" целиком полегли два офицерских полка...
Опережая весть о своей победе, махновцы совершают стремительный марш на Левобережье: с ходу берут Александрове", затем Екатермнослав, громят артиллерийские склады Деникина, уклоняясь от прямого боя, режут железные дороги и, наконец, вновь разбивают собранные в кулак деникинские силы под Перегоновкой.
Однако вскоре после состоявшейся в середине декабря встречи повстанцев с красноармейцами С. Орджоникидзе, член РВС 14-й армии, шлет в ЦК РКП(б) предупредительную телеграмму: "...популяризация (в прессе. - Ред.) имени Махно, который по-прежнему враждебно настроен против Советской власти, влечет за собой в рядах армии нежелательные симпатии к Махно..." В начале января Реввоенсовет 14-й армии приказал Махно выступить на польский фронт. Реввоенсовет махновцев ответил отказом; в армии было несколько тысяч раненых, свирепствовал сыпняк, сваливший половину бойцов и самого батьку. Махно, кроме того, опасался отрыва от своего района, боялся ассимиляции повстанцев в рядах РККА и предлагал помощь где-нибудь "поближе". За это махновцев вновь объявляют вне закона. Махно распускает армию и сам исчезает.
Весной 1920-го гражданская война на "внутреннем фронте" возобновляется. Реорганизованная армия (6-8 тысяч человек), подчиненная жесткой дисциплине, совершает дерзкие нападения на красные части, уничтожает продотряды и комбеды. Попытки окружить Махно превосходящими силами кавалерии ничего не дают - его отряды либо "растворяются" в окрестных селах, либо, пользуясь поддержкой крестьян, меняют лошадей и уходят от утомленных погоней преследователей. Под угрозой расстрела в армии запрещены грабежи, "реквизиции", за каждую свежую лошадь хозяевам отдают несколько уставших... Но чем дальше, тем очевиднее становился кризис. Крестьянство устало воевать на два фронта, видело, что силы неравны.
На этом фоне осенью 1920 года состоялось последнее соглашение Махно с Советской властью о совместных действиях против Врангеля. Соглашение, подписанное комфронтом Фрунзе и представителем Украинского Советского правительства Яковлевым, сулило Махно очень большие выгоды и подразумевало обсуждение вопроса об автономии "вольного района", в возможность которой Махно фанатично верил. Именно поэтому не оставляет впечатление, что "соглашение" было не чем иным, как политической хитростью, направленной на то, чтобы привлечь Махно к взятию Крыма (махновцы шли вслед за красной пехотой через Сиваш), а потом и разоружить под каким-нибудь предлогом. Во всяком случае после взятия Симферополя крымской армией Махно, в нарушение "дарованной" ей автономии, было приказано расформироваться и разоружиться. Командиры, возглавившие этот поход, были арестованы и расстреляны, за исключением командира конницы крестьянина Марченко, которому с двумястами сабель удалось уйти обратно через Перекоп. Сам Махно был в Гуляй-Поле и ничего не знал об этом разгроме.
Дальнейшее, а общем, известно: звезда Махно опускается, на кровавый небосвод политического бандитизма. В это время его покидают даже анархисты-"набатовцы", чувствуя гибельность и ужас тотальной войны. Махно продолжал борьбу с "хладнокровием душевнобольного": без страха и без надежды.
Последний раз он вступил в бой, с отрядом в 600 сабель, в июне 1921 года под Полтавой. В штабе Фрунзе к этому времени поняли алгоритм его на первый взгляд хаотичных передвижений - и встретили ударом в лоб. Через три месяца беспрерывного преследования Махно, раненный в последний, двенадцатый раз - в голову, - с горсткой оставшихся в живых повстанцев перешел румынскую границу...
Когда-нибудь историки в деталях реконструируют связанные с Махно эпизоды гражданской. Но дело все-таки не в деталях. История этого движения высвечивает гораздо более значимые вопросы. Один из них - вопрос о перерождении народовластия. Махно ведь начал как правоверный анархист - с декларации "самоуправления" народа, "вольных" Советов, гражданских свобод. Еще осенью 1919-го в замятом махновцами Екатеринославе печатались, помимо махновской, газеты эсеров, левых эсеров, большевиков. Однако вскоре "народовластие" сменяется военным диктатом, тем более грубым, что никаких законов, ограничивающих права власти, махновцы не признавали, ибо не властью считали себя, а лишь исполнителями воли "народа".
А Махно - что Махно? В Румынии он попал в концлагерь, бежал, потом сидел в польской тюрьме, потом перебрался в Париж. Жил там бедно, среди людей, которых считал врагами, против которых воевал... В своих мемуарах пытался отстаивать имя свое, как имя революционера. В 1927 году писатель Л. Никулин встретил Махно на улице. "Глубокий шрам пересекал его лицо справа от рта до уха. Он слегка хромал, временами тревожно озирался вокруг. Говорил теноровым певучим голосом. Как ни странно, он мечтал о возвращении на родину..." Махно не вернулся: он умер в Париже в 1934 году.