С каждым километром я всё больше приходил к выводу, что напрасно связался с этой дикаркой и теперь совершенно точно попал в переделку. Было очень заметно, что насчёт меня у Натуи уже имеются планы, потому что она почти сразу сказала, что вечером мы пойдём в её хижину, где я буду представлен родителям и маленькой дочке, а в Джинку вернёмся только завтра. Стреляющие в мою сторону её глазки и попытки улыбаться разрезанной губой оставляли широкое поле для воображения на предмет того, где и как Натуи собирается уложить меня сегодня спать.
На одной из остановок она с радостным визгом выскочила наружу и принялась обнимать каких-то своих знакомых в набедренных повязках, с огромными шайбами в ушах и копьями в руках.
Я тоже вышел их сфотографировать и сразу отдал десять быр.

Скоро по требованию моей спутницы водитель остановился, и мы вышли на пустой безлюдной дороге, а автобус, обдав нас двоих непроглядным облаком пыли, поехал прочь. Когда туман рассеялся, я стал различать невдалеке какие-то хижины и снующих меж ними полуголых людей.

Это была первая община на нашем пути. Здесь женщины и дети обступили меня со всех сторон и, глядя исподлобья, велели платить за каждый щелчок затвора. Когда я осторожно спросил одну девушку с привязанным на спине ребёнком, можно ли в её случае обойтись пятью бырами, та демонстративно отвязала ребёнка и передала подруге.

Мурси в этой общине, и правда, вели себя крайне дико и недружелюбно, даже несмотря на то, что белый парень явился к ним с одной из их соплеменниц. Фотографировать их было очень непросто, я находился в постоянном напряжении, не зная, чего от них ждать. Поодаль стояли их вооружённые заострёнными палками мужчины и, нахмурившись, внимательно за нами наблюдали. Неуверенности добавляло и то, что Натуи на своём языке о чём-то громко ругалась с несколькими женщинами этой общины и периодически выкрикивала мне:
— Не давай им денег! Не давай! Убери деньги. А вот этой дай! Нет, не пять, дай ей десять.

Единственный, кто улыбнулся мне из общины — этот мальчишка. И даже денег за снимок, что странно, не попросил.

Не понимая, что происходит, я старался глупо улыбаться и строить из себя простодушного дурачка, но это не слишком помогало, и хмурые лица девиц да старых тёток с изуродованными лицами, окруживших меня со всех сторон, так и оставались недобрыми.
— Меня фотографируй! — велели мне некоторые из них, и когда я, не найдя их типаж достаточно интересным для своей фотопушки, вежливо отказывался, те бурчали какие-то злые слова в мой адрес и отходили в сторону, уступая место другим.
Потом Натуи попыталась отогнать их всех прочь и позвала меня идти за ней по дороге дальше. Не прошли мы и десяти шагов, как сзади к нам подскочили три рослых негра с палками и потребовали заплатить за посещение общины двести быр. Моя спутница стала на них ругаться и платить мне запретила. Но те не хотели с этим соглашаться и продолжали нас преследовать, громко споря с ней на своём языке. Я шёл и только прикидывал, с какой стороны прилетит мне сейчас копьё.
— Может, я всё-таки дам им бабла, чтобы они отвалили? — негромко интересовался я у Натуи.
— Ещё чего?! — не соглашалась моя заступница. — Пошли они нахер! Мани-мани, всем-то им дай мани-мани, совсем оборзели! Заплатили их девкам по пять быр каждой, на том и хватит.
Метров через сто я заметил, что хоть мужчины племени мурси и продолжают идти вслед, расстояние между нами заметно увеличилось. И когда через пять минут впереди показалась другая группа хижин, наши преследователи окончательно скрылись из виду.